М. Д. Жуков, «Наварин»
Эскадра отправлялась из Порт-Артура в Кронштадт для капитального ремонта и перевооружения. Она состояла из двух броненосцев — «Наварин» и «Сисой Великий» и трех крейсеров — «Адмирал Корнилов», «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах». Вести их поручили младшему флагману Тихоокеанской эскадры адмиралу Чухнину. День ухода эскадры был назначен на 12 декабря 1901 года. Адмирал Чухнин распорядился, чтобы в Артуре были приняты запасы на весь поход, чтобы не приобретать их в заграничных портах и не переплачивать лишних денег. Начались проводы: Артур в честь отбывающих на родину моряков устраивал празднества, бал сменялся балом...
Наступило 12 декабря. Уже с ночи вся эскадра, стоя на рейде, сильно дымила и готовилась сняться с якоря. Пробило 8 часов. С последней склянкой на адмиральском корабле взвился разноцветный сигнал, ему ответили сигналы с других кораблей, которые начали выбирать якоря и, медленно разворачиваясь, двигаться к выходу. Первыми вышли крейсеры, за ними следовал «Наварин». Эскадру замыкал адмиральский корабль «Сисой Великий», стоявший на месте и ждавший, пока все корабли не выйдут в море. Но вот на нем послышались свистки боцманских дудок, клубы дыма еще гуще повалили из его труб, и гигант-броненосец, гордо неся на своей мачте адмиральский флаг, тронулся вслед за своей эскадрой. Из его бортов высунулись жерла пушек и грянул прощальный салют Артуру...
Когда корабли, выйдя один за другим, вытянулись в стройную кильватерную колонну и с береговых батарей грянул ответный салют, минута была до того красивая и торжественная, что у всех на уходящих кораблях сжалось сердце. Адмирал Скрыдлов с отрядом броненосцев несколько раньше вышел из Артура и когда наша эскадра покинула рейд, она встретила в море своих остающихся товарищей. На флагманском броненосце «Петропавловск» взвился сигнал «Желаю счастливого плавания», крики «Ура!» полетели громовыми раскатами в море...
По маршруту «Наварин» вместе с «Дмитрием Донским» пошли в Корею, остальные отправились в Нагасаки... Адмирал держал флаг на «Сисое»... В Нагасаки должны были соединиться все корабли эскадры...
15 декабря стали на якорь в Мозампо. После мокрого снега и стужи Артура погода казалась очень теплой. Мы простояли несколько суток и пошли на соединение с адмиралом в Нагасаки. На вторые сутки мы уже подходили к его зеленым берегам. На рейде уже стояли ранее пришедшие «Си-сой Великий», «Адмирал Корнилов» и «Владимир Мономах». Все спешили закупить на память побольше японских безделушек и скоро в магазинах ничего не осталось: вся слоновая кость, ширмы, веера, черепахи были раскуплены. Эскадра грузила уголь. Адмирал распорядился, чтобы офицеры делали переводы с иностранных лоций и составляли описания тех берегов и портов, мимо которых эскадре предстояло идти. Чтобы удешевить плавание, а главное, не дать поставщикам повысить произвольно цены, адмирал решил разбить эскадру на два маленьких отряда и послать их по разным маршрутам. Броненосцы и «Адмирал Корнилов» должны были идти в Манилу, а «Владимир Мономах» и «Дмитрий Донской» — в Гонконг.
21 декабря, в канун Рождества, вышли из Нагасаки в Манилу.
Переход был трудным. Под палящим тропическим солнцем начался шторм. Корабли болтало из стороны в сторону, иллюминаторы и люки были задраены, духота вместе с качкой тяжело действовала на всех. 26 декабря в 20:00 эскадра, пройдя маяк Коррехидор, крепость Кавиту, стала на якорь на Манильском рейде. Стоянка наша в Маниле была очень интересна. Мы пришли туда перед Новым годом и ушли после праздников, 6 января. Команда отдохнула от перехода.
Для нее была устроена елка, которую предусмотрительно приобрели в Японии, причем вся команда получила на ней подарки. Подарки состояли из кошельков, нательных рубах, гребенок, щеток и т.п. После елки команда устроила спектакль, на котором под хохот товарищей изображали разных «непокорных сынов Адольфа и царя Максимилиана»...
После Нового года на эскадре немедленно начались приготовления к походу в Пулавей. Стали грузить уголь, закупать провизию. Обнаружилось, что на «Наварине» вышло все машинное масло, хотя, по приказу адмирала еще в Артуре масло должно было быть взято на весь поход из Порт-Артурского адмиралтейства. Гневу адмирала не было предела. Конечно, старшему инженер-механику «Наварина» страшно влетело, и он выслушал от адмирала много неприятных слов, но сделать было ничего нельзя — пришлось приобретать масло в Маниле! Поставщики тут же воспользовались случаем и заломили цены аховые. Среди поставщиков был и старый знакомый по Порт-Артуру — Гинсбург, агенты которого следовали за эскадрой и, конечно, постарались не упустить момента и нажиться на поставках.
Адмирал разрушил все их алчные планы и, чтобы не переплачивать крупных денег, обратился за содействием к американским морским властям. Американский командир порта немедленно пришел на помощь и отпустил все необходимое масло по казенной цене — в 5-6 раз ниже той, что заломили поставщики. Чтобы уменьшить расход угля на эскадре, адмирал приказал назначить судовые комиссии для определения расхода топлива и смазочных материалов на кораблях. На «Сисое» определение расхода велось при личном участии адмирала, который сам спускался в кочегарное отделение и лично проверял число кадок поданного в топки угля.
Грозные приказы адмирала отмечали каждый промах и подтягивали эскадру. «Адмирал Корнилов» при снятии с якоря отступил от приказа адмирала и сейчас же получил выговор с пушкой. Такой же выговор с пушкой получил даже и сам адмиральский корабль «Сисой Великий», куда адмирал перенес снова свой флаг с «Корнилова». Впечатление таких выговоров было огромное. Адмирал часто посещал корабли, постоянно делал им смотры, производил различные учения, переносил свой флаг с одного судна на другое...
Наступило 6 января. Корабли дымили, стоя на рейде, и ждали приказа сниматься с якоря. Адмиральский корабль пестрел сигналами. Адмирал спрашивал: «Готово ли все и нет ли нетчиков на кораблях?» Их оказалось несколько человек. Обыкновенно ни один военный корабль не уходит из заграничных портов, не оставив в одном из них нескольких матросов нетчиков. У нас случилось то же самое и человек пять наших матросов остались в Маниле.
Во всех портах, посещаемых военными кораблями, раскинута сеть особых агентов, которые сманивают команду. Прием обычно используется такой: когда команда съезжает на берег, то к матросу подходит женщина, завлекает его к себе и там напаивает. Когда матрос теряет представление о действительности, в комнату как бы невзначай заходит агент-сманиватель и начинает разговор о привольной жизни где-нибудь в Южной Америке или Австралии, о тягости военной дисциплины, причем матросу сулят золотые горы. Когда матрос сбит с толку и решается бежать, он по уходу корабля попадает в такие тиски, из которых ему никогда не освободиться. Его обычно отправляют куда-нибудь в южную республику Америки или в Австралию, где нуждаются в эмигрантах, и там он делается рабом на какой-нибудь ферме, не зная, как оттуда выбраться. Такая участь, вероятно, постигла и наших дезертиров. Не имея возможности ожидать их или пытаться разыскать, мы поручили их попечению нашего консула, а сами снялись с якоря...
Дальнейший наш путь лежал в Малаккский пролив на остров Пулавей.
На второй день «Наварин» получил неисправность в машине и просил сигналом разрешения уменьшить ход. Адмирал немедленно потребовал объяснений. Оказалось — начали греться подшипники в машине. Броненосец пошел малым ходом, а из-за него и вся эскадра замедлила движение. Настроение на «Наварине» было напряженное, так как все понимали, что адмирал не простит такой оплошности. И действительно, вскоре последовал сигнал остановиться, а затем все увидели, как посредине океана с адмиральского корабля спускается шлюпка, в которую садится адмирал! Шлюпка пристала к «Наварину» и адмирал лично пожелал осмотреть случившуюся неисправность. Старшему механику снова был учинен разнос...
Целых одиннадцать жарких дней под тропиками продолжался наш переход в Пулавей. Жара доходила до 36° и заставляла нас страдать. Никто не находил нигде покоя. Отстоявши вахту, хотелось отдохнуть, заснуть, но сделать это было нельзя, наверху не позволял спать строгий морской устав, внизу — духота и жара. Помучившись и слегка забывшись, каждый просыпался весь мокрый, разбитый и с тяжелой головой. Жара еще более усилилась, когда мы подошли к экватору и вошли в Маоакский пролив. Тут уже давала себя чувствовать и физическая усталость. Поэтому мы все страшно обрадовались, когда на 12-е сутки вошли в бухту Сабанг на острове Пулавей. Приехавший голландец, толстый, упитанный поставщик, привез нам льда, и мы жадно накинулись на холодный лимонад и пиво. Мы стояли посреди небольшой, хорошо защищенной бухты, а кругом зеленела красивая густая тропическая растительность... Стоянка наша в Пулавее вышла в общем очень приятной. К столу у нас все время подавались чудные бананы — желтые, сладкие, ароматные, которые росли недалеко от пристани. В лесу мы сами собирали к чаю лимоны, которые были здесь особого вкуса и цвета: зеленоватые, с сильным запахом, они сильно отличались от наших лимонов. Туземцы принесли нам несколько обезьян, и мы за четыре рубля купили трех мартышек. Жили мы в Пулавее по-тропическому и служба начиналась очень рано. Во время жары давали отдых, когда становилось прохладнее, начинались учения. Адмирал нарочно избрал Пулавей, где собралась вся его эскадра, чтобы заняться учениями, и сюда для этой цели пришли из Сингапура «Мономах» и «Донской»...
Каждый день проводились гребные гонки, различные тревоги, постановка сетевых заграждений, минные атаки, десанты и др. Все это начиналось с 6 часов утра, причем адмирал сам зачастую в это время являлся на различные корабли и если замечал кого-либо из офицеров поздно вышедшим на верхнюю палубу, немедленно отправлял провинившегося под арест. Работать было чрезвычайно трудно. Жара стояла невыносимая, у всех было лишь одно желание — куда-нибудь укрыться в тень и добраться до освежительного напитка. Но, увы, при адмирале, вместо такого отдыха учение беспощадно сменялось новым учением!
В Пулавее простояли мы две недели и уже дальше всей эскадрой, не разделяясь, пошли в Коломбо. Переход этот был неспокойный для вновь присоединившихся кораблей «Мономаха» и «Донского», которые на первых порах еще не совсем втянулись в общий строй и не знали хорошо всех требований адмирала в походе. Мы на «Наварине», «Сисое» и «Корнилове» уже приспособились к ним, но «Мономаху» и «Донскому» пришлось вначале выслушать много адмиральских замечаний и неодобрительных сигналов с флагманского корабля. Не считая этих сигналов, переход был, в общем, спокойный. Океан был как зеркало, и на четвертый день мы без всяких приключений уже подходили к берегам Коломбо...
Вскоре начал вырисовываться лес пальм и узкая полоса берега стала явственно приближаться. Через час с небольшим наша эскадра прошла громадный мол и стала на якорь в Коломбо. На рейде было большое оживление. Масса судов, как военных, так и гражданских, окружала нас. Они принадлежали почти всем нациям мира: французские, немецкие, английские, голландские... Стоял наш русский доброволец, а рядом с ним развевался американский звездный флаг и даже виднелся турецкий полумесяц. Громадные волны, набегавшие на мол, шумно разбивались о него и каскад воды и брызг поднимался на несколько сажен вверх. Рокот моря сливался с шумом порта и криками торговцев...
Когда торговцев пустили на корабль, наша палуба немедленно превратилась в плавучий базар. В проходе кают толпились прачки, бравшиеся в несколько часов выстирать груды белья. Туземные портные предлагали за 2-5 рупий сшить целый белый костюм. Наверху индийские фокусники увеселяли столпившуюся команду и на ее глазах выращивали тут же, на палубе, из маленького зернышка довольно большое растение чуть ли не в аршин высотой. В другом углу фокусник под звуки флейты заставлял танцевать кобру. Всюду сновали торговцы драгоценными камнями...
Картина базара на кораблях была очень живописна и после монотонного жаркого перехода внесла в судовую жизнь большое оживление. В кают-компанию сейчас же были доставлены лед, различные прохладительные напитки, среди которых утоляющим жажду явился джинжер-бир, настолько обжигавший рот, что после него действительно на время пропадает желание пить.
За завтраком появились у нас чудные фрукты: великолепные, сочные бананы, красивые ананасы, какие-то маленькие колючие ягоды, в кожуре которых был скрыт плод, сильно напоминающий лимонад... Вскоре мы узнали, что простоим тут пять суток и что адмирал разрешил поездку в окрестности Коломбо для осмотра древних цейлонских храмов...
Все пять дней стоянки у нас стоял шум пестрого базара. Накупив массу ненужного хлама, различных палок черного дерева, фигур слонов, ожерелий из лунного камня, мы с сожалением покинули эту сказочную красивую страну...
Под гром салюта эскадра снялась с якоря и ушла из Коломбо. Снова пройдя мол, мы быстро стали удаляться: лес пальм на берегу становился все меньше и меньше, и скоро Коломбо скрылся из глаз. Мы шли теперь Индийским океаном и направлялись к Адену. Дул легкий муссон и корабли медленно покачивались на пологой волне...
Приблизительно на вторые сутки на горизонте вдруг показался дымок и вскоре сигнальщики рассмотрели, что проходившее судно — русское, под военным флагом. Когда сблизились, то оказалось, что проходившее судно — броненосец «Пересвет», идущий на смену нам в Порт-Артур! Эскадра по сигналу адмирала остановилась, и с «Пересвета» на адмиральский корабль направилась шлюпка. Было так невыразимо приятно под экватором, вдали от России, встретить своих близких и увидеть далекую родину, хотя бы в виде родного военного корабля! Простояв неподвижно в океане с полчаса, мы пожелали «Пересвету» счастливого плавания и сами отправились в Россию, а он вместо нас — на Дальний Восток!
На четвертый день на «Донском» скончался матрос, и всем нам было больно потерять своего товарища. До порта оставалось слишком далеко — суток шесть ходу — поэтому было решено похоронить несчастного в море.
По сигналу адмирала эскадра замедлила ход и наконец совсем остановилась. На кораблях приспустили флаги. Раздался печальный салют с «Дмитрия Донского», и бренные останки почившего, зашитые в парусину, были с соблюдением воинских почестей опущены с кормы крейсера в море. Такою морскою смертью прерывалась у нас на эскадре уже третья матросская жизнь по выходе из Порт-Артура!
В Адене мы стали очень далеко от берега и с трудом попали в город. Город отвратительный и маленький. Там мы полюбовались аравийскими евреями: вот прелести — наш отечественный еврейчик с ними прямо и не сравнится! Одни их пейсы, завитые в пять-шесть колец, стоят прямо золота!
В Адене мы стояли недолго — часов 6 с небольшим, и вскоре пошли дальше, в Суэц. В Аден эскадра пришла и ушла под грохот артиллерийских орудий. Английская крепость, сторожившая вход в Красное море, проводила учения...
Началось Красное море, печально известное среди моряков своей тропической жарой, где 50° — почти нормальная температура. Зной нас сильно изнурял. Особенно трудно приходилось машинной команде и кочегарам. Жара в кочегарках была прямо невыносимая, и стоять у раскаленных топок было просто физически невозможно. Были приняты все меры, чтобы облегчить положение кочегаров: им выдавалось красное вино, а сама вахта, была уменьшена с четырех часов до трех.
В Суэце мы остановились лишь на столько времени, сколько было необходимо, чтобы взять свежей провизии и лоцманов, которые должны были вести эскадру по каналу. На каждом корабле поместился лоцман, а на носу корабля установили прожектор, чтобы освещать ночью путь. Прибытие эскадры было заранее известно, а поэтому все встречные коммерческие пароходы были остановлены и поставлены на якорь в специально сделанных на канале маленьких бухточках.
За проход каждого корабля пришлось уплатить администрации канала значительную сумму денег, но следует сказать, что эти деньги не были заплачены зря. Порядок на канале везде отличный: всюду были поставлены бакены, отличительные огни, где нужно, стояли сторожевые будки, вехи, сигнальные мачты.
Глубина канала ограничена, и эскадре пришлось принять меры, чтобы довести осадку кораблей до требуемой глубины. Шли мы самым малым ходом с соблюдением больших предосторожностей: из канала входили в озера, затем входили снова в канал... Вскоре мы подошли к Порт-Саиду и начали погрузку угля, поскольку на следующий день должны были уйти в Александрию.
В Александрии эскадра стала вблизи города во внутренней гавани. Адмирал решил дать эскадре отдых, и мы здесь простояли более недели без всяких учений. Корабли чистились, мылись, команда отдыхала, гуляла на берегу, офицеры ездили в Каир. Вскоре, однако, соблазнившись александрийскими развлечениями, команда стала давать большое количество нетчиков. Все это вызвало репрессии со стороны Чухнина. Вся эскадра была оставлена без берега и вместо отдыха ей сейчас же было приказано начать производство различных учений.
Снова пошли у нас боевые и водяные тревоги, гребные гонки; минные атаки до самого конца нашего пребывания в Александрии. С наложенным наказанием эскадра ушла в Неаполь. Стоять вблизи такого красивого города, как Неаполь, и не съездить в город, было тяжелым наказанием для команды, но адмирал был неумолим и не собирался отменять приказ.
На берег ездили только офицеры и лишь те из матросов, которые посылались по служебным поручениям. Команда обращалась с просьбами к офицерам и просила смягчить сердце адмирала и разрешить съездить на берег. Конечно, никто и не рискнул обратиться с этой просьбой к адмиралу. Единственно, что могли сделать офицеры — это посылать надежных матросов возможно чаще по служебным поручениям и таким образом дать им возможность посмотреть Неаполь. Чтобы развлечь команду, командиры приглашали на корабли неаполитанские хоры. И нужно было видеть, какой успех имели неаполитанские песни у наших матросов.
В Неаполе мы простояли пять дней и ушли в Алжир...
Рано утром мы пришли в Алжир. На рейде стояла французская эскадра и ее броненосцы «Иена», «Монтельм», «Жергиберри» и «Карно» грозно щетинились жерлами своих пушек. Отдав положенный салют наций, мы занялись исполнением обычной морской вежливости и отправились делать визиты стоявшим кораблям и на берег — сухопутным властям...
В витринах виднелись чудные фотографии и мастерская Гейзера продавала здесь прямо художественные произведения. Особенно хороши были морские виды и различные суда. Мы нашли снимки почти всех наших русских кораблей и не утерпели, чтобы не найти и не пригласить фотографа приехать снять нашу эскадру — до того изящны были выставленные снимки...
Стоянка в Алжире получилась шумная и не совсем легкая. Все время на кораблях были посетители, приходилось то принимать их, то ехать самим на какие-нибудь торжественные вечера в парадной форме, и все это среди многочисленной толпы, жары, духоты и шампанского!
Из Алжира наша эскадра ушла в несколько измененном составе. В Алжир пришло распоряжение Главного морского штаба оставить в Средиземном море крейсер «Владимир Мономах», а вместо него взять с собою броненосец «Император Николай I». Этот броненосец состоял в эскадре адмирала Кригера и теперь вместе с нами находился в Алжире, куда он пришел вместе с канлодками «Храбрый» и «Запорожец», минным крейсером «Абрек» и миноносцами №№ 119 и 120.
Присоединившись к нам, «Николай I» сейчас же по выходе в море показал свою малую пригодность для совместного похода с эскадрой адмирала Чухнина. Адмирал требовал строжайше держать кильватерный строй. Каждый корабль смотрел за своим головным кораблем и малейшее движение последнего принималось немедленно во внимание.
Конечно, броненосцу «Николай I», не плававшему с таким строгим флагманом, как Чухнин, и шедшему всегда в Средиземноморской эскадре головным кораблем под адмиральским флагом, — было непривычно идти в таком строгом кильватерном порядке. И он все время то нагонял флагманский корабль «Сисой Великий», то отставал от него, то вылетал вправо или влево, — словом, идя вторым кораблем по старшинству, совершенно не мог держать курса и портил кильватерную колонну. Естественно, из-за него, и другие корабли, шедшие сзади, должны были все время менять ход и были поставлены в совершенную невозможность держать строгий кильватерный строй. Конечно, адмирал немедленно обрушился на «Николая» и все время делал ему выговоры.
Бедный корабль старался, но ничего не выходило из его стараний и, наконец, через несколько часов в Танжере он проделал при постановке на якорь такой номер, что и нам всем стало неловко за него. Он никак не мог стать на якорь, долго не мог найти своего места и чуть было не изъявил намерения таранить сначала своего адмирала, а потом какой-то французский корабль. После этих номеров адмирал так рассердился на «Николая I», что из Танжера он ушел не в кильватерной колонне, а находился сбоку эскадры.
В колонне шли «Сисой», «Наварин», «Донской» и «Корнилов».
Мы вышли из Алжира и все думали, что идем в Кадис, но, подойдя к Гибралтару, мы по сигналу адмирала неожиданно повернули на юг и пошли в Танжер. За Гибралтаром нас ожидала французская эскадра в составе 4 крейсеров и мы двумя колоннами под общим командованием нашего адмирала вошли на Танжерский рейд, стали здесь на якорь. Никто ничего не знал и все терялись в догадках, зачем мы пришли и долго ли будем стоять.
Обычного сигнала адмирала о разрешении иметь сообщение с берегом не поднималось и все офицеры оставались на кораблях. В общем, все было загадочно, любопытно и непонятно.
Через полчаса вдруг с адмиральского корабля последовало извещение, что в нашем консульстве устраивается чашка чая и предлагалось с каждого корабля послать по три офицера. Чашка чая получилась очень парадная: масса офицерства, дамы в изящных летних костюмах, черные фраки и смокинги мужчин — все это выглядело блестяще и носило торжественный вид. Любезный консул со своей женой старался занять гостей и усердно угощал чашкой чая, которая скорее состояла из шампанского и крюшона. Затем был прием у французского консула...
На следующий день в 10 утра поднялся сигнал адмирала «сняться с якоря» — и мы с хорошими, веселыми воспоминаниями покинули Танжер...
Французская эскадра снялась одновременно с нами и мы некоторое время шли рядом, а потом французы повернули в Алжир. Как выяснилось потом, адмирал еще в Алжире получил предписание зайти в Танжер, но держал его до последней минуты в секрете. Видимо, это была политическая демонстрация союзных держав, дабы произвести впечатление на морокканского бея.
Англичане очень заинтересовались этой демонстрацией. Какой-то их корабль все время следил за нами у Гибралтара. Уже на следующий день мы бросили якорь вблизи длинного, выходящего далеко в море, Кадисского мола. Побывав на бое быков, мы на следующий день вышли в море и направились в Шербур.
Переход был трудным.
Началось, как обычно, с «Николая I». На второй день скорость его уменьшилась настолько, что эскадра должна была замедлить ход. Оказалось, что на броненосце засорились трубки и котлы плохо держат пар. Конечно, адмирал тут же в море на шлюпке приехал на «Николая I» и учинил разнос.
Видимо, этот разнос был настолько серьезным, что броненосец старался уже более хода не уменьшать. Кроме устного разноса сейчас же появился и соответствующий грозный письменный приказ со строгим выговором «Николаю I». Затем, в Бискайском заливе, начался основательный шторм и нас сильно потрепало.
Шторм продолжался несколько дней и утих, когда мы уже подходили к Шербуру. Став здесь на якорь, мы произвели салют, получили ответ от старшего французского корабля и поехали отдавать визиты.
В Шербуре нас застала наша Пасха, и адмирал, желая дать команде возможность спокойно провести праздники, назначил уход в Россию в конце святой недели. У нас были устроены пасхальные столы и все учения совершенно отменены...
Из Шербура эскадра, не останавливаясь, пошла прямо в Либаву. Была ранняя весна и после тропиков мы сильно мерзли. Постоянно шел мелкий дождь, находил туман. Адмирал зорко следил за кораблями и буквально не сходил с мостика. Выговоры получили почти все корабли эскадры, но, естественно, больше всех пришлось на долю броненосца «Николай I». В Немецком море он даже подвергся высшему наказанию адмирала — выговору с пушкой.
Вообще, этому броненосцу сильно не везло, и на эскадре он как корабль пользовался неважной репутацией.
Наконец мы вошли в родное Балтийское море и на пятые сутки перед нами открылась Либава. Жалкая, после всех виденных заграничных портов, родная Либава показалась нам милым раем.
В Либаве нас ждало известие, что вскоре ожидается визит французской эскадры с Президентом Лубэ и что мы должны принимать ее в Кронштадте. Кроме того, в Кронштадте нам предстоял смотр главного командира и Высочайший смотр. Однако, из-за льда прием французов переносился из Кронштадта в Ревель. Впрочем, вскоре снова приказали следовать в Кронштадт.
В Ревеле к эскадре присоединился крейсер «Аскольд» и отряд морского корпуса:.«Г-Э», «Г-А», «Пожарский», «Моряк», «Вестник», «Воин», «Верный» и «Крейсер». Вся эта эскадра под флагом Чухнина 5 мая 1902 года вышла из Ревеля в Кронштадт.
Загрохотал салют Константиновской батареи, грянул наш ответный салют. Мы в Кронштадте!
Первое время мы жили в каком-то чаду. Французские гости, свои родные и знакомые, которых многие из нас не видели по несколько лет, Высочайший смотр, милостивые слова Государя, одарившего вниманием буквально каждого офицера, благодарность Государя Императора, соизволившего объявить сигналом: «Изъявляю особое удовольствие отряду адмирала Чухнина», — все это каким-то ярким фейерверком осветило нас...
В Кронштадте эскадра простояла недолго и, отбыв все смотры, снова ушла в Либаву. Вскоре она закончила кампанию и спустила флаги.
19 мая 1902 года адмирал Чухнин спустил свой флаг на «Сисое».
М. Д. Жуков, «Наварин».