Эскадренные броненосцы «Пересвет» и «Победа» (рис. А.Ю.Заикина)
К началу войны с Японией «Пересвет» и «Победа» вошли в состав эскадры Флота Тихого океана как вполне сформировавшиеся боевые единицы.
Как доносил в Петербург начальник эскадры Н.И. Скрыдлов, главным недостатком «Пересвета», прибывшего в Порт-Артур в начале апреля 1902 года, являлись практически полное отсутствие боевой подготовки и «необученность личного состава». К машинной команде, которой с ноября 1899 года руководил старший механик В.В.Эйсмонт, это, очевидно, не относилось: корабль пришел в порт в полной исправности. Высокая техническая готовность энергетической части подтвердилась и на прошедших с 30 сентября по 2 октября 1902 года первых в истории отечественного парового флота гонках броненосцев полным ходом. Держа на первый случай, как было приказано, относительно умеренную скорость и «не вредя машинам и котлам», корабли уже наутро следующего дня оставили за горизонтом шедший едва 13-узловым ходом (таков оказался уровень надежности его машин) броненосец «Севастополь». Вскоре потерялся за горизонтом и несколько опережавший его броненосец «Полтава». Весь 566-мильный путь от Нагасаки до находившейся на подходе к внешнему порт-артурскому рейду скалы Энкоунтер «Пересвет» прошел за 36 часов со средней скоростью 15,7 уз. Только такими гонками, считал державший свой флаг на «Пересвете» контр-адмирал К.П Кузьмич, можно восполнить присущий всему флоту недостаток практики машинных команд при полных ходах. Действительно, в силу господствовавшей тогда во всем укладе жизни флота жесткой экономии корабли полным ходом практически не пользовались. Правила МТК рекомендовали развивать полный ход лишь один раз в полгода и не более чем на полчаса. Это порождало один из кардинальных неискоренимых изъянов тогдашних русских кораблей — неспособность в критической ситуации развить скорость, близкую к сдаточной.
«Пересвет» на пути из России в Порт-Артур не провел ни одной практической стрельбы. Чтобы скорее наверстать отставание, Н.И. Скрыдлов решился даже отказать в просьбе великому князю Борису Владимировичу, который свое путешествие в Японию желал продолжить именно на «Пересвете». Серьезность положения и новое обострение отношений с Японией заставили офицеров корабля во главе с вновь назначенным командиром капитаном 1 ранга В.А. Бойсманом всерьез взяться за боевую подготовку.
Освоив принятые на эскадре правила обучения и методы стрельбы, артиллерийские офицеры «Пересвета» лейтенанты М.М.Римский-Корсаков (старший артиллерийский офицер) и В.Н.Черкасов обобщили приобретенный опыт в обширном «Наставлении командирам батарей, групп и плутонгов эскадренного броненосца «Пересвет». Это секретное пособие, отпечатанное в типографии Квантунского флотского экипажа, сослужило большую службу при обучении и боевой подготовке экипажей других кораблей. Наиболее полное и обстоятельное по сравнению с другими наставлениями и памятками, оно и сегодня может служить примером творческого отношения офицеров к своим обязанностям. Вместе с описанием расположения артиллерии и ее боевой организации, указанием средств связи, управления, систем подачи боеприпасов и перечнем обязанностей на всех артиллерийских боевых постах корабля рассматривалась виды учений, практических и боевых стрельб, методы пристрелки, борьба за живучесть. Оценивалась боеспособность корабля, приводились полярные диаграммы бронирования и углов обстрела, наглядно показывавшие те курсовые углы, на которых корабль обеспечен наибольшей защитой и может сосредоточить по противнику наиболее сильный огонь.
В отличие от сложившейся практики, в силу которой скорость стрельбы из орудий в русском флоте не оценивалась и в число контрольных показателей искусства комендоров не входила, в «Наставлении» предусматривался параграф «Значение меткости и скорости стрельбы». Отвергая вековую мудрость «стреляй редко, да метко», авторы указывали на решающее значение нанесения противнику «наибольших повреждений в кратчайший промежуток времени». Тем самым они приоткрывали дверь тактике будущего.
Указывалось, что скорость стрельбы зависит «от скорости подачи, умения людей обращаться с патронами, снарядами, беседками и от непрерывности стрельбы, то есть своевременной замены убылых, уборки раненых и тушения пожаров, не отвлекающих людей от стреляющих орудий». Отработка всех этих действий на учениях в конечном счете способствовала повышению скорости заряжания и наводки орудий, но специальных тренировок по ускорению именно этих двух последних операций, от которых особенно зависела скорость стрельбы, «Наставление» не предусматривало.
На эскадре, видимо, еще не были знакомы с неторопливо готовившейся ГМШ к изданию работой одного из видных артиллеристов флота В.А.Алексеева «Скорость стрельбы». В ней раскрывался секрет выявившегося в боях превосходства японцев в артиллерийском искусстве, главным элементом которого и была скорость стрельбы Собрав все немногочисленные сведения о скорости стрельбы в русском флоте, В.А.Алексеев пришел к выводу о весьма значительном его отставании по этому показателю от английского и во всем ему следовавшего японского флота. В работе объяснялось, что так как скорость стрельбы из орудий на этих флотах уже приблизилась к пределу, допускаемому ловкостью и выносливостью человека при выполнении ручных операций заряжания, то эти операции требуют постоянных тренировок. Однако их значение в русском флоте оценили лишь после войны.
Шагом навстречу сделавшемуся вскоре достоянием всех флотов методу массирования огня было введенное в «Наставление», по опыту эскадры, понятие о «пристрелочном огне». Именно такой пристрелочный огонь, максимально физически возможная скорость стрельбы, искусство наводки орудий всего флота по одной цели и практическая отработка умения стрелять в цель на большие дистанции (до 70—100 кб вместо общепринятых тогда 20—35 кб) и составляли сущность японского метода. Отработав его элементы в боях в Желтом море, японцы во всей полноте продемонстрировали его устрашающую эффективность при Цусиме.
Не исключено, что в освоении этого метода японцам могло помочь и попавшее к ним в руки «Наставление» с «Пересвета».
Вступление в строй «Победы» осложнялось другой столь же остро вставшей в те годы перед русским флотом проблемой. Она состояла в опасно усугублявшемся разрыве между непрерывно усложнявшимся конструктивным устройством новейших водотрубных котлов и явно отстававшим уровнем подготовки машинных команд, обязанных их обслуживать. Уровень образования и качество обучения начинали уже напрямую определять боеспособность кораблей. Тип котла, как оказалось, существенного значения не имел. Так скандальная история с неполадками котлов Никлосса на крейсере «Варяг», отличавшихся особой конструктивной изощренностью, в точности повторилась на броненосце «Победа» с весьма надежными и достаточно освоенными котлами Бельвиля. Аварий с первыми водотрубными котлами на крейсерах «Минин», «Россия», броненосце «Пересвет» и канонерской лодке «Храбрый» (котлы Никлосса) удавалось вначале избегать благодаря тщательному подбору и длительному обучению машинных команд, а также неусыпному надзору со стороны старших механиков. Однако рутинное отношение к новым котлам в ГМШ, основанное на опыте обслуживания прежних, несравнимо более простых и неприхотливых, огнетрубных котлов, привело к тому, что там начали игнорировать самые элементарные нормы комплектования машинных команд. Так, вследствие высокомерного недомыслия чиновников из ГМШ, к моменту начала плавания корабля опытных и освоивших его механизмы специалистов, в связи с окончанием срока службы, приходилось в массовом порядке заменять чуть ли не новобранцами от сохи. Предварительное обучение в матросских школах мало помогало — молодые матросы практиковались на огнетрубных котлах давно отживших броненосцев береговой обороны. В итоге учиться обращению с новейшими котлами приходилось на ходу ценой непрекращавшихся аварий. Таково было одно из стойких проявлений казенной «экономии» ГМШ, не считавшего нужным дать флоту учебные суда с современными механизмами и котлами, и марсофлотского образа мышления, уважавшего парусное искусство и не признававшего кочегарное.
Эскадренный броненосец «Пересвет»
Бичом флота был и постоянный некомплект офицеров-специалистов, в том числе и инженер-механиков, а также грамотных и опытных кочегарных и машинных старшин. В результате старший инженер-механик, даже при всех его знаниях, умении и служебном рвении оказывался не в силах обучить всему неумелую машинную команду. Хватало, наконец, и конструктивных недоработок, неизбежных при внедрении новой техники.
Эскадренный броненосец «Победа»
Весь этот клубок технических, организационных и психологических противоречий обрушился на броненосец «Победа».
Старший инженер-механик В.А.Обнорский, ранее отлично справлявшийся с механизмами и огнетрубными котлами броненосца «Император Николай I», был настолько угнетен беспрерывными авариями во время похода в Англию летом 1902 года, что в Портленде его списали в береговой госпиталь с диагнозом «нервное расстройство».
Когда отряд Э.А. Штакельберга прибыл на Средиземное море, котлы, первый раз «сдавшие» перед приходом в Англию, окончательно вышли из строя, несмотря на все принятые меры, и корабль не мог продолжать плавание. От гибели их пришлось спасать специально командированной в Пи-рей (куда пришел броненосец) аварийной бригаде Балтийского завода во главе с его начальником С.К. Ратником. Второй этап работ завершал его помощник флагманский инженер-механик И.П.Павлов. Полная переборка котлов, систем их питания, замена ряда безнадежно поврежденных деталей и приведение всего котельного хозяйства в работоспособное состояние сопровождались обучением личного состава правилам их надзора и обслуживания.
Эту работу вместе с назначенным в Пирее на корабль новым старшим инженер-механиком И.М.Ивановым выполняли и командированные в плавание до Порт-Артура заводские специалисты: подмастер В. Кузмичев и указатель Т.Михайлов. Созданная в Порт-Артуре комиссия в составе старших инженер-механиков кораблей эскадры убедилась в полной исправности и надежной работе котлов, а также в лучшей обученности кочегарной команды. Для предотвращения аварий, подобных случившейся на «Победе», Балтийский завод предложил ряд кардинальных мер, включавших улучшение подготовки кочегаров и привлечение наиболее способных и знающих специалистов к сверхсрочной службе. Как писал в своем донесении о результатах работы И.П.Павлов, он еще в 1892 году после опытовых плаваний на «Минине» предлагал, по примеру французов, ввести для знающих специалистов такое денежное содержание, которое не позволяло бы частным береговым предприятиям переманить их на работу. За такую «крамолу», подрывавшую все основы казенной «экономии», И.П.Павлов удостоился тогда выговора от управляющего Морским министерством.
Но и теперь предложения Балтийского завода, направленные на сбережение техники кораблей и повышение их боеспособности, не могли пробить стену казенного равнодушия. Доводы С.К. Ратника, говорившего о том же с новым начальником ГМШ З.П. Рожественским, также не возымели действия. Не внял он и вовсе, казалось бы, не требовавшим особых расходов предложениям завода о необходимости улучшения социального статуса и морального состояния инженер-механиков. Многие из них, по словам И.П Павлова, готовы были бежать от ненавистного всем морским инженерам неопределенного положения с его полуштатскими «званиями» вместо тех военных чинов, которые они имели до шестаковских реформ. Эта «неопределенность общественного положения, то есть отсутствие чинов» сильно подрывала и престиж Морского инженерного училища, мешая высокому конкурсу при наборе воспитанников.
Вид сбоку эскадренного броненосца «Победа»
Вовремя справившись под надзором порт-артурской комиссии с приведением механизмов в полностью работоспособное состояние, «Победа» и «Пересвет» прошли полный курс боевой подготовки, совершив летом 1903 года поход с эскадрой для докования во Владивосток. Там все броненосцы были перекрашены в боевой зеленовато-оливковый цвет. На обратном пути корабли участвовали в больших маневрах под Порт-Артуром. Маневры, как и все, что делалось тогда на эскадре под надзором практически полновластно распоряжавшегося ею наместника Е.И.Алексеева, не были доведены до конца и носили скорее показной характер. Эту последнюю перед войной «примерно-боевую стрельбу» провели 19 октября 1903 года. Предусматривалось весьма несложное маневрирование и три вида стрельб с одновременным отражением атак миноносцев. Каждому из двух отрядов броненосцев, на которые для маневра была разбита эскадра (в первом — «Петропавловск», «Полтава», «Севастополь», во втором — «Пересвет», «Победа», «Ретвизан»), на главнейшую для них стрельбу — по щиту всем отрядом отводилось почти два часа. Но скорость назначалась лишь 11 уз (миноносцам предписывалось атаковать на 14-узловой скорости!), курс — по дуге с расчетом держать цель на постоянном курсовом угле 70°. На стрельбе, составлявшей для эскадры главный итоговый экзамен года, каждому 305- и 254-мм орудию разрешалось сделать не более трех (!) выстрелов: один практическим и два боевыми неснаряженными чугунными снарядами. На каждое 152-мм орудие отпускалось по четыре боевых патрона. Сверх того 6 патронов разрешалось употребить на пристрелку. При таком расходе, стреляя в щит по очереди, чтобы наместник мог оценить результаты каждого корабля, все разрешенные снаряды можно было выпустить в течение нескольких минут. Растягивая же время почти до двух часов, корабли неминуемо должны были приучаться к единственно возможному в этих условиях темпу стрельбы в час по чайной ложке. Об искусстве эскадренного ведения огня вопрос, по-видимому, даже не поднимался.
Как писал один из участников обороны Порт-Артура, бывший механик миноносца «Властный» П.В.Воробьев, стрельба составляла «общее горе наших флотов — артиллерия не пользовалась расположением строевых офицеров (кроме, конечно, артиллерийских), стрельбы это была общая мука, к ним относились как к неизбежному злу, а потому стреляли мы плохо — сама война показала, в особенности по сравнению с японцами, которые стреляли прекрасно».
За время русско-японской войны можно насчитать более 30 случаев, когда судьба благоприятствовала русским морякам, предоставляя им верные шансы если не сразу выиграть всю войну, то во всяком случае многие ее эпизоды. Так продолжалось вплоть до Цусимы, где судьба уже окончательно отступилась от кораблей под Андреевским флагом.
Архивные документы неопровержимо свидетельствуют о том, что более чем за пять лет до войны в русском флоте были известны почти все те главнейшие факторы, которые обеспечили японцам подавляющее превосходство в материальной части артиллерии и в искусстве стрельбы Перечень их, к несчастью, огромен. Причем и технические, и тактические проблемы артиллерии на протяжении 1900—1904 годов неоднократно поднимались по инициативе строевого состава флота и специалистов МТК. Все они с поразительным легкомыслием и беззаботностью отклонялись тогдашней высшей морской бюрократией в лице управляющего Морским министерством, начальника ГМШ и начальника ГУКиС. Формально возглавлявший этот триумвират генерал-адмирал к делам флота обращался нечасто, и инициативные предложения до него, по-видимому, не доходили. Весьма обширным и поучительным был бы сборник одних только резолюций, которыми эти администраторы готовили поражение флота.
Перед началом войны провалили даже инициативу, проявленную самим императором. В июле 1903 года он вознамерился пожаловать эскадре Флота Тихого океана переходящий приз для «эскадренной состязательной стрельбы». Наместник Е.И.Алексеев решил разыграть его на предстоящем осенью смотре флота. Ему почтительно доложили, что необходимые приготовления уже делаются и порт приступил к сооружению щитов для стрельб. Далее оба штаба — морской наместника (контр-адмирал В.К. Витгефт) и начальника эскадры (капитан 1 ранга А.А. Эбергард) — сумели запугать адмирала Алексеева большими затратами времени на стрельбу каждого корабля (не менее трех часов) и соответственно всей эскадры (по крайней мере три недели).
Вывод делался однозначный: состязательная стрельба должна быть признана «маневром несмотровым», а потому и проводить ее не стоит. При желании и заботе о боеспособности флота придуманные бюрократами препятствия могли быть с легкостью преодолены. Но даже возложить на порт, руководимый любимцем наместника контр-адмиралом Н.Р. Греве, дополнительные непривычные функции по изготовлению щитов никто не решился. Привычнее было, как на этом постоянно настаивал В.П. Верховский, поручать экипажам кораблей, ввиду слабости ремонтной базы, выполнять их ремонт собственными силами. Напрасно, протестуя против этого, полезного для «экономии» и гибельного для флота «порядка», начальник эскадры Ф.В. Дубасов в 1899 году писал, что тем самым личный состав кораблей превращается в «плохих мастеровых и плохих матросов». Порядок оставался неизменным, и крамольных инициатив в Порт-Артуре перед войной, когда начальником эскадры, сменив своих также оказавшихся не очень удобными для петербургского начальства предшественников Я.А. Гильтебрандта и Н.И. Скрыдлова, с октября 1902 года стал безропотный О.В. Старк, не возникало.
Наместник счел за благо от состязательной стрельбы отказаться. Была упущена реальная возможность в ходе подготовки к стрельбам на императорский кубок поднять артиллерийское искусство эскадры до того уровня, который, как говорилось в одном из документов флагманского артиллериста ее штаба лейтенанта А.К. Мякишева, позволял бы рассчитывать «не остаться за флагами на грозном экзамене войны».
Срыв этих стрельб не позволил выявить и накопившиеся недостатки в собственно боевой подготовке кораблей: отсутствие упражнений в скорости заряжания и наведения орудий (об этом прямо напоминала полученная к тому времени на эскадре работа В.А.Алексеева «Скорость стрельбы»), несовершенство средств управления артиллерией и кораблем в целом (горн и барабан по-прежнему оставались в числе главнейших «технических средств» управления), неумение применять в боевых условиях корабельные радиостанции, отсутствие методов и способов управления (помимо флажных сигналов и семафора) артиллерийским огнем эскадры и передачи команд в бою.
Остался неустраненным (хотя и выявленный еще до войны) коренной недостаток в подготовке комендоров и распределении обязанностей в орудийных расчетах, когда стреляющий комендор, чтобы справиться с обилием порученных ему одному манипуляций, должен был поминутно отрывать глаза от прицела.
Никто не задумался о наиболее рациональном использовании «крейсеров-броненосцев» типа «Пересвет» с их повышенной скоростью и значительной дальностью плавания, более скорострельными башенными орудиями, увеличенной дальностью стрельбы и полноразмерными (в отличие от облегченных в свое время 305- и 152-мм) снарядами. Буквально напрашивалась идея создать из них, с привлечением, может быть, хорошо бронированного крейсера «Громобой», высокоманевренное скоростное боевое соединение, способное совершать самостоятельные дальние экспедиции.
В предвоенное полугодие эскадру постигло изобретенное в недрах министерства гибельное новшество — система «вооруженного резерва». В дни, когда японский флот безостановочно, почти до изнеможения, занимался отработкой маневрирования и столь же напряженными, не считая снарядов и не думая об их экономии, боевыми стрельбами, русские корабли в Порт-Артуре замерли без движения в гаванях и на рейдах. Дисквалифицируясь в бездействии, они теряли боеспособность и в силу совершавшегося обычным порядком (словно флот не стоял на пороге всеми ожидаемой войны) увольнения в запас отслуживших свой срок специалистов. Всего на эскадре убыло в запас до 1500 матросов-специалистов. Для компенсации этих потерь на эскадре (приказ ее начальника №871 от 20 октября 1903 года) была развернута подготовка молодых матросов. Местные «курсы повышения квалификации» (с двухмесячным сроком обучения) по основным специальностям — артиллерии, минному и штурманскому делу — были развернуты и для офицеров.
Кроме того, некомплект офицеров на кораблях заставил О.В. Старка, рискуя вызвать неудовольствие всесильного наместника, не прощавшего чужих инициатив, обрести необходимую смелость. В одном из рапортов в середине января 1904 года он напоминал наместнику о почти что бедственной нехватке кадров, напрямую угрожавшей боеспособности кораблей. Оказалось, что «на судах 1-го ранга за единичными исключениями недостает 4—5 строевых офицеров, причем имеемый состав по большей части надо признать молодым и малоопытным». На миноносцах же, не исключая командиров, текучесть кадров была непрерывной. «Мне известно испытываемое Морским министерством затруднение для удовлетворения этой важнейшей потребности вверенной мне эскадры, и я позволяю себе возобновить ходатайство по этому предмету в видах переживаемых событий, при которых нет места соображениям о нуждах учебных или иных отрядов Балтийского флота и береговых морских учреждений».
Вняв этим словам отчаяния, Е.И.Алексеев счел необходимым 21 января обратиться в министерство с ходатайством о немедленном пополнении большого некомплекта офицеров, ошутимо ослабляющего боевую готовность кораблей, и без того «уже сильно пониженную малым процентом офицеров старшего срока службы и большим - молодых мичманов». На «Пересвет» в числе молодого пополнения в последний предвоенный год прибыли младший инженер-механик П.Н.Тихобаев и мичман Н.Л.Максимов.
Эскадра Флота Тихого океана на внутреннем рейде Порт-Артура
«Цесаревич» и «Баян», ставшие последним пополнением эскадры перед русско-японской войной
После общего, вполне удовлетворившего наместника, смотра флота в Талиенванском заливе корабли вернулись в Порт-Артур, и 31 октября «Пересвет» и «Победа» вместе с «Ретвизаном» и «Севастополем» вступили, как и все крейсеры в Порт-Артуре и Владивостоке (исключая «Боярина» и продолжавшего свои испытания «Варяга»), в вооруженный резерв. На внешнем рейде в строю оставались броненосцы «Полтава» и «Петропавловск» (флаг начальника эскадры). Стоянку оживило появление 19 ноября на рейде в уже забытой на эскадре белоснежной окраске «Цесаревича» и «Баяна». Эти корабли существенно усилили эскадру и даже вызвали у наместника подъем воинственного настроения.
На совещании, созванном 18 декабря 1903 года, Алексеев объявил, что «считает желательным идти к Сасебо и отыскать неприятеля для нанесения ему 2-го Синопа», но все же решил выждать подхода следующего отряда подкреплений и транспортов, «и тогда уже надо без колебаний направиться к японским берегам для разбития неприятеля». Флаг-капитан эскадры капитан 1 ранга А.А. Эбергард считал, что и с имеющимися силами можно идти к Японии и принять бой у ее берегов.
Более взвешенную штабную мудрость проявил начальник временного морского штаба наместника контр-адмирал В.К. Витгефт. По его мнению, задачей флота должно быть господство в Желтом море, от Квантуна до Кельпарта, «вызывая неприятеля к себе от его берегов». Тем самым будет предотвращена наиболее предсказуемая операция японцев — высадка авангардной армии на западном берегу Кореи. Все же эскадре было поручено составить расчет потребности в угле для похода к Японии. Дошли ли до японцев сведения о воинственных настроениях наместника или нет, но следующее его опрометчивое действие, по-видимому, явно сыграло им на руку.
Ввиду тревожности обстановки адмирал Алексеев приказал эскадре вступить в кампанию.
18 января 1904 года к «Полтаве», «Петропавловску» и большинству крейсеров присоединились «Победа», «Диана» и «Енисей», на следующий день — «Пересвет», «Ретвизан» и «Амур». На рейд вывели даже «Ангару» (бывший пароход-крейсер Добровольного флота). Для наблюдательных японцев этот последний факт должен был стать сигналом тревоги — пароход с запасами угля мог сопровождать эскадру в дальней, возможно уже решенной, экспедиции!
Генерал-адъютант адмирал Е.И.Алексеев, наместник императора на Дальнем Востоке
В таком предположении их должен был окончательно убедить уход эскадры в неизвестном направлении, о котором известил японский консул в Чифу. 22 января в Японии состоялось чрезвычайное совещание под председательством императора. Было решено использовать на редкость удобный повод к войне: в Петербург послали телеграмму об отзыве посланника, армия и флот в тот же день получили указ о начале военных действий. Так опрометчивый выход эскадры, не имевший никакой особой цели (корабли даже не занимались эволюциями), дал японцам удобный со всех сторон повод начать войну. Эскадра осталась на внешнем рейде и, не приняв никаких действенных мер для охраны стоянки, как бы приглашала к ночному нападению японские миноносцы. 26 января начальник эскадры решился доложить наместнику об опасности слишком пассивного и незащищенного положения эскадры на рейде. Свои предложения о том, чтобы послать крейсеры к Шантунгу и Чемульпо с целью заблаговременно предупредить эскадру о возможном появлении противника, О.В.Старк выразил лишь в виде осторожного предположения.
На эскадре никаких мер защиты принято не было. Сооружение защитного бона, о котором велись долгие разговоры, успешно саботировал командир порта контр-адмирал Н.Р. Греве. Противоторпедные сети, хотя и доставили на корабли, но к установке их не приступали.
Адмирал Алексеев принял худшее из всех возможных решение. Вместо того, чтобы послать к Чемульпо два крейсера («Аскольд» с «Новиком» или с «Баяном»), он разрешил направить только один (о посылке третьего к Шантунгу он и вовсе умолчал) и начать это крейсерство не сразу, а только с 28 января. Мотив был тоже труднообъяснимым — Е.И.Алексеев ожидал ответа на телеграмму от 20 января на высочайшее имя, где просил разрешения выйти с флотом для действий против высадки японцев в Корее (не в этих ли планах объяснение задержки там крейсера «Варяг»?), и не считал возможным распылять силы флота. Как будто это ожидание освобождало от обязанности охранять стоянку кораблей на внешнем рейде от внезапного нападения. Охрана эта, представлявшаяся О.В.Старку в виде «возможно действенной подвижной обороны», на которую он просил разрешения у наместника, а сам опять-таки решиться не посмел, в действительности оказалась до нелепости бессмысленной. Ее изображали два миноносца, которым было предписано держаться в море с отличительными огнями (как будто для того, чтобы их можно было легче миновать незамеченными), а при обнаружении чего-либо подозрительного полным ходом спешить на рейд с докладом. Возвращаясь на рейд, они тем самым сыграли роль проводников и послужили прикрытием для приготовившихся к атаке японских миноносцев.
В последние сутки мира петербургская бюрократия сумела еще более усугубить положение флота на порт-артурском рейде. Чтобы настроить наместника на мирный исход конфликта и отвратить от могущего ему помешать воинственного настроения, она утаила от него концовку японской ноты, где намек на некое «независимое действие» (если Япония сочтет свои интересы неудовлетворительными) по существу представлял собой угрозу войны. Это, возможно, и заставило Алексеева отложить осуществление мер по действенной охране стоянки эскадры. Другим актом предательства по отношению к флоту было бездействие Военного и Морского министерств при получении тревожных предостережений, с которыми (каждый по своей инстанции) обратились (с разрывом во времени в одни сутки) начальник Главного штаба генерал-адъютант В.В.Сахаров и главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал С.О.Макаров. Первый писал, что начавшиеся перевозки японских войск в Корею заставляют с уверенностью ожидать нападения японского флота (чтобы обеспечить безопасность этих перевозок) на русскую эскадру в Порт-Артуре. Такое нападение, парализовав русский флот, может оказать решающее влияние на весь ход войны. И потому русский флот должен первым нанести превентивный удар по району «первоначальных операций японцев». С.О.Макаров задавался более скромной задачей: побудить министерство отдать приказ о немедленном переводе флота с внешнего рейда в гавань. «Если мы не поставим теперь же во внутренний бассейн флот, то мы принуждены будем это сделать после первой же ночной атаки, дорого заплатив за ошибку».
Эскадра на внешнем рейде Порт-Артура накануне войны
В Петербурге, полагаясь на обманные маневры английской и французской дипломатии, упорно отказывались верить настойчивым предостережениям, которые не переставал слать из Токио русский военно-морской атташе капитан 2 ранга А.И. Русин.
